НА КВАДРАТНЫХ КОЛЕСАХ
1977-1978
* * *
Все прекрасны. Все добры.
Всё волнует. Всё прощально.
Мы выходим из игры.
Мы конечны. Всё начально.
Плотный плод в плену у губ
И травинки тонких талий
Включены в стеклянный куб:
Мы гонялись. Мы отстали.
Мы хотели вжиться в цель.
Цели, цены, цепи — ржавы.
Мы уходим вжаться в щель.
Мы стоим у переправы.
* * *
Над нашим детством
Монгол
Долго читал монолог.
Над молодостью
Шут
Протрубил ободряющий туш.
Мы созрели —
И под царем Николаем
Околеваем.
* * *
Без конца колотясь в амплитуде:
Нетерпенье ——— печаль,
Потихоньку сдвигаться отсюда
По дороге в магнитную даль,
Где как маки цветут маяки.
Вопреки, вопреки!
На немногих попутных законах природы,
Проломив тупики —
И разбиться о стекла-призывы.
Все достигшие — так некрасивы.
Не достигшие — так велики . . .
Кто разбился — глаза-васильки
Гневно сеет в полезные нивы.
* * *
Трагический мазок
На трогательной маске.
Земля, трава, кусты,
И между ними — вплавь:
На ласковый мазок,
По ласковой указке
Стремглав. . .
* * *
Еще нам не привычно
И гладко не вполне
Сожженье птицы-феникс
На белой простыне.
Еще не угнездились,
Преодолев испуг,
Кочующие пары
Ладонекрылых рук.
Еще при поцелуе
Всплывает пустота
Из полного скольженьем
И тающего рта. . .
* * *
Опавшие, сухие
Шуршали листья лестью
Лиловым, красным, синим
Губам и волосам.
Тебе, синеволосой
Шуршали листья леса:
Ты шла по голосам.
Кто был пером вороньим,
Был облетевшей веткой,
Был улетевшей стаей,
Тот стал твоим твореньем
И обратился в слух:
Былые листья лета
Шуршали под ногами
Как маленькие латы
Твоих погибших слуг.
* * *
В город вечерний,
Смутный,
Словно сделанный вчерне,
Кое-как, попроще,
Мы выходили из рощи,
Как из пролома в стене.
Но веские,
Резкие вывески
Не оставляли сомнения,
Что не уберечь от сминания
Воспоминания
О том, что было со мной
И с нами
За стеной,
В дубовой роще,
Что было снами,
Навеянными руками и губами
И краткой мелодией на волынке
У дерева, где на ветке
Навеки
Я привязал травинку.
* * *
Мои дети не вышли ростом:
Радость и Печаль мне только по пояс,
Если Радость захочет дунуть мне в ухо —
Становится на плечи Печали.
Если Печаль захочет меня обнять —
Влезает на плечи Радости.
Иногда мы все втроем падаем на пол
На глазах у той,
Которой достаточно стать на цыпочки.
* * *
Пока стареющая жвачность
Уйдет в земной всеобщий сок,
Пусть мне набухшей жилкой вечность
Прочертит вянущий висок.
Кто молод, тот желает молний,
Как все — я был. И был как все.
Но слышу шорохи молений
На колесе и в колесе.
Я не хочу, чтоб все восстали
И жар переродился в жор:
Хочу, чтоб свежие постели
Стелили снег, судьба и спор.
Короче дни, протяжней длины
И круче горбится уклон,
Но движутся со мной как луны
Лицо, загадка, ласка, клен.
* * *
Сухих кленовых полузвезд
Мы наберем для желтых гнезд,
Но гнезда эти разорим
И их сожжем, вдыхая дым,
И выдохнем огромных птиц,
Взлетим на них над морем лиц,
Но где-то порознь упадем:
И я дождем, и ты дождем:
Я — как осенний хмурый дождь,
А ты — до лета подождешь.
* * *
Не надо слов:
Слова — на слом.
Задумал — стер,
Смахнул в костер.
Туманит зеркало душа,
Прикосновением дыша:
Она жива, забыв слова
И сбросив речь
Как шубу с плеч.
Для прикоснувшихся умолк
Косноязычный кривотолк.
Рука — рука:
Как облака,
Как молоко —
Текут привычно и легко.
* * *
Из глины мы, из глины,
Из глиняной лепешки,
Но кто — из середины,
А кто — из крайней крошки.
Касательные мира
Касались нас, касались
Всем заоконным мимо
И ликами красавиц.
Мы не венец, а обод
Сухой и обожженный.
Из мягкой середины
Приходят наши жены.
Пока из наших трещин
Клубится дым разлада,
Оттуда голос вещий:
«Нам ничего не надо.»
* * *
Печальные, прощальные, плохие времена:
В бессонице-бессолнице не достаю я дна.
Наклонен новонайденный мой социальный слой,
Качусь туда, где чудится: больной, бездомный, злой.
И так навис безвременья изъеденный карниз,
Что оборотень-оползень с откоса целит вниз.
Мигает лунно-солнечный двуглазый светофор,
То тает настроение, то стынет в сотне форм.
Наклонена душа к тебе одной из хрупких стен,
И все перелилось туда, усугубляя крен.
Болезненно зажат с тобой связующий сосуд,
И все кипит что копится, и зимы не спасут.
*
* *
Я только в боли — свой,
А в счастьи — чужеземец,
В страданьи — с головой,
А в радости — сощурясь.
Я радуясь молчу:
Я знаю: будет камень,
И будет палачу
Указан день недели.
Опять несет весна
Хозяйский запах горя.
Душа ему верна,
Но смотрит в лес по-волчьи.
*
* *
Я не хожу по канату,
Не хожу по лезвию меча,
Дамоклов меч надо мной
Подвешен на толстом канате.
Но надо подождать:
Что-то должно случиться,
Что-то стучится,
Что-то запоздало.
Я сплю спокойно,
Но что-то
Тянет с меня одеяло.
* * *
На вершине. Белые ручьи
Источаем. Пахнем легкой прелью.
Комната чужая. Мы ничьи.
Мы одеты в руки-ожерелья.
Много рук. Они текут рекой.
Мнимому — конец. Я — с настоящим.
Я нашел. Спокоен. Но покой
Обречен, как допотопный ящер.
* * *
Иносказание весны
Легло на новую бумагу.
Сквозь чернозем из глубины
Струится пар зеленой влаги.
Двойные тени сплетены
Под лунным оком Полифема,
А одинокие темны,
Больны, доверчивы и немы.
* * *
Ничто не помогло:
Ни ночь, ни десять дней,
Ни сто. И не помогут годы.
И с каждым годом все бедней
Мое уменье ждать погоды,
И с каждым годом все больней
Допрашиваться и зависеть,
И с каждым годом все слышней
Зовут глубины или выси.
Нельзя, немыслимо любить,
Когда по-детски плачет совесть!
Когда как древний трилобит
Улягусь в каменную повесть,
Другие души поспешат
К моей в конце земного срока,
А совесть вечна как душа,
Но только вечно одинока.
* * *
Течение среди равнин —
Плохой, смертельно долгий сон.
Мы живы только у плотин,
Где копимся и не течем.
Там пасмурный, холодный дом,
Где мы на время не умрем,
И в невесомости глубин
Мы полнимся, и здесь растем,
Пока любовь преграждена
Или преграждена страна,
И боль нам шепчет: умирай . . .
Переливаясь через край,
Мы навсегда уже полны
Могучей, хмурой тишины.
* * *
Мраморность разрыва . . .
Прожилки нежности и не-
нависти. Ненависти?
Как возможно
все это? Мы как в полусне,
мешаем то, что еще будет,
и то, что было как во сне,
во тьме что было, в тишине.
А то что будет — как извне
в окно, разбив стекло,
влетевший камень.
Но мы как будто в стороне
стоим и смотрим: на стене
рукой начертано: Мене,
текел, фарес . . .
* * *
Кого-то тянет зеркало,
Кого-то водоем . . .
Меня — вдвоем.
Что было между шорохом
Проснувшейся души
И отсыревшим порохом?
Ушиб.
Любовь была холодная
И ломкая как лед.
Подледное течение текло:
Расчет.
Журчал и приговаривал
Навязчивый мотив.
Я стоял насупившись
И руки опустив.
Опять по мне ударили.
И я звенел и ныл
Как колокол, но около
Холода — застыл.
* * *
Все прошлое подвержено текущему,
Что дует на былые флюгера.
Текущее мгновенье морщит воду
Давным-давно покинутых озер
И раздувает брошенный костер.
Текущий миг — игла с продетой нитью.
Две нити за иглой:
Желанье и отказ.
Две нити: возрождение и казнь.
И каждый новый слой
Играет узелками,
И вздрагивает все, что было с нами,
И вскрикивает словно под пилой.
* * *
Связки ожиданий,
Перевязанные временем,
Клубки времени,
Намотанные на клочки утех,
Надежды
Со связанными временем руками,
Наметанные ниткой времени
Бальные платья,
Которые не будут сшиты,
Виселичная петля
Из прочного времени,
Которое никак не оборвется.
* * *
На квадратных колесах
Мы катили вдвоем.
Почему не на круглых —
Твоем и моем?
Почему не привычным
Пуговичным путем?
На квадратных колесах
Мы катили вдвоем . . .
* * *
Безначальный кафкианский иск,
Искажающие зеркала,
Ласка до потрескиванья искр,
Искренность, что колет как игла,
Гладкие и зыбкие холмы,
Мытарства, морока, маята,
Тайные записки из тюрьмы,
Мысли, что колотятся в борта
Так, как в трюме мрущие рабы . . .
Рыбы мы, нас вынесло на пляж —
Ляжет сверху веский пласт судьбы.
Быть живым — мираж или муляж.
* * *
Поваленная береза . . .
Уже никого не осталось
На этом насесте:
Ни нас, ни сидевшего с нами
Двукрылого Вместе.
Я снова вцепился когтями
В родную соломинку духа:
Когтисто-пернатая рыба,
Тону, где землисто и сухо.
* * *
Мы все должны проплыть сквозь ясность
И мимо острова сирен,
Где пахнет сладкая опасность
И дразнит ноздри тонкий тлен.
Мы все плывем сквозь эти воды,
Но знает только Одиссей:
Во все пазы втекают годы,
Корабль до палубы осел.
Мы все привязаны к сиденьям,
И он всем нам оставил слух,
И смерти твердь ласкает пеньем
Его жизнелюбивый дух.
* * *
Быть может, дух — вода,
И прав Фалес,
И дух дождем с небес
Живительно шумит.
Дух — океан, основа,
А бытие и мысль
Наносятся на карты
Как остров или мыс.
А молоко и семя
Текут сквозь время.
* * *
Жара от чувственного счастья
Переходила в медный зной,
И ты была совсем со мной.
Потом я скатывался в воду
И окунался с головой
И дух, испуганно вспорхнувший,
Кружился, разгоняя пар,
Огромный дух, звенящий в уши
Негромко, робко — как комар.
* * *
Я знаю, что все подстроено.
Я — как фальшивое чудо:
К моим нарисованным глазам
Идут резиновые трубочки
С подсоленной водой.
И все же,
Когда я плачу,
Разрывается
Мое несуществующее сердце.
* * *
Лето на исходе,
Горе на подходе,
Силы на излете.
Мысленно
Тысячу раз
Покидал я родину.
Пальцы жизни,
Зачем вы мнете
Мою смородину,
Мое черное сердце,
Мою черную любовь,
Пускающую красный сок
В белый песок?
Я не хочу быть живым,
Я не хочу быть лживым
И заготовленным на зиму.
* * *
Приходите в мою душу собирать звезды:
Они были крепко сияющими, крепко сидящими,
Как хорошо забитые гвозди,
А теперь они шатаются и падают.
Плохой сон застрял в моих глазах и во рту,
Как в церковных окнах нечисть Вия,
Время барабанит по мне дождем
И мои кошмары как свежие розы:
Свежи как живые.
Уже пропели третьи петухи,
Но приходите: чем никогда — лучше поздно.
Здесь безумная кукушка насиживает стихи,
И падают звезды, хотя еще немного звездно.
ОБРУЧЕННЫЕ ДЫМОМ
1
Ты — как дерево:
Ласки как листья
Сбрасываешь,
И снова — почки.
Ты — чаша:
Не боясь пролиться,
Передаешь
Себя по цепочке.
Новые пальцы
Выберут жемчуг
Из бахромы
Твоей жемчужницы.
Скорей бы губы,
Что целуют и шепчут,
Стали сухими
И чуждыми!
2
Капли шлепают в темя:
Опять ... опять... опять...
Неполадки в моей системе
Трещат, скрипят.
За пере- или за недо-
Эта расплата,
Эти беды?
Мой разум разъят и распластан
В поисках нового кредо.
Мозг — арка под гнетом
Тайн и откровений.
Под аркой — осенние гнезда,
Муравейник.
3
Обрученные дымом
Два столбика пепла —
Мы не окрепли
Перед необходимым,
неизбежным,
зловещим.
Этот мир не завещан
Жестоким но нежным,
Этот мир не завещан
Нежным но нелюдимым.
Свадьбы здесь не дождутся
Обрученные дымом.
4
Плыви, кораблик!
Снова сентябрь —
Время яблок.
В том сентябре
Волосы были лиловы.
Нынче — пепельный флаг,
Новый флаг:
Смешение новых влаг,
Новых брызг, искр.
Время новых астр:
Новый остров, рот,
Новый острый рост.
Неси, кораблик,
Новый груз.
Никто не ограблен:
Целость уз,
Целость оков.
Ветер — в волосах-парусах.
Время новых снов, слов.
Мой флаг снят.
Мои слова спят.
—— о О о ——
* * *
Вернулись ледники!
Мы — пленники-наследники —
Восхищены морозным серебром,
И радостный, в клеенчатом переднике
Нам улыбается Стоящий-с-Топором.
Тела и души как сосульки хрупки,
Разносится красивый красный звон,
И алыми гвоздиками обрубки
Украсили счастливый марш колонн.
* * *
Мы теряем дом
И теряем дым
Отечества,
Чтобы тонкой струей
Влиться в Содом
Человечества.
Все кто жили с трудом
И со стыдом
В рабстве —
Каждый сам по себе,
Но пока мы идем —
В братстве.
* * *
Душа, размягчаясь как в горне
И плавясь — решается вдруг
Излиться в причудливой форме
И вылить зловещий испуг
В ладони охваченных счастьем,
Забывших про водоворот,
Плывущих, смеясь над ненастьем
Вперед.
Но вытолкнув в тесную лётку
Тяжелую злую струю
Она отливает им лодку,
Маяк и приют.
* * *
Эта любовь
Была как война:
Я затемнения
Не снимал с окна.
Эта война
Была без побед.
Разве победа —
Первым сказать нет?
Звучало нет
Как трудное да,
Но было бы да
Как неправ-
да.
Правда, влекло:
Вдвоем, кружась,
Держась и рушась.
Но под желанием:
Дрожа, прижав уши —
Ужас.
* * *
Самую тайную нервную нить
Задели блуждающие ржавые сверла,
И этим объясняется нежелание жить,
Застрявшее как раковый комок в горле.
Законы жизни, гласящие: «пройдет» —
Верны, но если проходит долго,
Становятся руки и губы как лед
У того, кто держится
На уколах долга.
Жестокость от жестокости — как сын от отца,
Добро от добра, как клетка от клетки,
Но горе тем, у кого сердца
Расщеплены в грудной клетке.
Так человек насильем обвит,
Что не для жизни заповеди Христовы:
Заповеди Христовы — для любви,
Для любви — заповеди Христовы.
* * *
Где ты был, мой дух,
Когда я , как древняя бездушная амеба,
Силился разделиться пополам,
Выбирая два из двух?
Раздвоилось ядро! Всё могло бы
Раздвоиться на здесь и там,
Если бы не телесная оболочка.
Ты покинул меня.
Ты наблюдал,
Выдержит ли звено цепочки.
Ты стоял в стороне до последнего дня!
И не говори, что это — твое:
Любовь к человеку или свободе.
Любовь вещественна как чистое белье
И бездуховна как силы природы.
* * *
Оркестр,
Фейерверка треск!
Праздник утрат.
Парад потерь.
Падает в память
За каратом карат.
Что теперь?
Потеря потерь?
Утрата утрат?
Алмазы растают
Как град? . .
* * *
Почему, видя во всем противоположности
И зная, что провода изолированы не зря,
Я позволяю, чтобы через мою душу
Пробил обугливающий разряд?
Почему я, подставляющий сердце
Опорой под узкое коромысло весов,
Соглашаюсь, чтобы давили обе чаши,
Да еще злорадное тиканье часов?
Почему, претендуя на памятник-маятник,
Качаясь от ветки к ветке на гамаке,
Я изо всех сил хватаюсь за ветки,
Чтобы по ветке было в каждой руке?
Почему, если я направляюсь к цели
И добиваюсь невозможного раздвигания гор,
Я отхожу в сторону, ни говоря ни слова,
Когда обстоятельства из-за меня начинают спор?
Почему, так страдая от законов сохранения
И расплачиваясь за все и еще прибавляя на чай,
Я всегда хочу сохранить то, что было,
И хочу снова начать?
* * *
Я живу,
Подчиняясь движению соков
И циклам,
Мечтая о глубоком,
Удивляясь, что к тонкому и тайному
Душа еще не привыкла,
Падая на землю искрой
Отгоревшего фейерверка,
Остывая к зову риска,
Но снова испытываясь
И не выдерживая проверки.
Я живу,
Радуясь осеннему холоду
И разминаясь в бесконечном замесе,
Сбраживая душевный солод
В пустынных парках
И воспоминаниях о горах и лесе.
Я живу,
Вспоминая любимое тело
И руки той, кто была нежна,
Тело, что от души моей отлетело,
Как душа от тела самоубийцы,
И когда оно прилетает,
Чтобы в окна биться,
Гордость мне уже не нужна.
* * *
Призывая конец, я не знал,
Что конец — это не всё,
Что конец — один из гонцов
Конца Концов,
А его несметную конницу
Кует множество кузнецов.